Неточные совпадения
Хитер солдат!
по времени
Слова придумал
новые,
И ложки в ход
пошли.
Пошли по лавкам странники:
Любуются платочками,
Ивановскими ситцами,
Шлеями,
новой обувью,
Издельем кимряков.
Широкая дороженька,
Березками обставлена,
Далеко протянулася,
Песчана и глуха.
По сторонам дороженьки
Идут холмы пологие
С полями, с сенокосами,
А чаще с неудобною,
Заброшенной землей;
Стоят деревни старые,
Стоят деревни
новые,
У речек, у прудов…
Леса, луга поемные...
— Да после обеда нет заслуги! Ну, так я вам дам кофею,
идите умывайтесь и убирайтесь, — сказала баронесса, опять садясь и заботливо поворачивая винтик в
новом кофейнике. — Пьер, дайте кофе, — обратилась она к Петрицкому, которого она называла Пьер,
по его фамилии Петрицкий, не скрывая своих отношений с ним. — Я прибавлю.
И что
по существующим положениям этого государства, в
славе которому нет равного, ревизские души, окончивши жизненное поприще, числятся, однако ж, до подачи
новой ревизской сказки наравне с живыми, чтоб таким образом не обременить присутственные места множеством мелочных и бесполезных справок и не увеличить сложность и без того уже весьма сложного государственного механизма…
Глядишь — и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше
по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть на флаги,
Проведать,
шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие
новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
Пока «Секрет»
шел руслом реки, Грэй стоял у штурвала, не доверяя руля матросу — он боялся мели. Пантен сидел рядом, в
новой суконной паре, в
новой блестящей фуражке, бритый и смиренно надутый. Он по-прежнему не чувствовал никакой связи между алым убранством и прямой целью Грэя.
Главное, главное в том, что все теперь
пойдет по-новому, переломится надвое, — вскричал он вдруг, опять возвращаясь к тоске своей, — все, все, а приготовлен ли я к тому?
«Гм… к Разумихину, — проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы в смысле окончательного решения, — к Разумихину я
пойду, это конечно… но — не теперь… Я к нему… на другой день после того
пойду, когда уже то будет кончено и когда все по-новому
пойдет…»
Наполненное шумом газет, спорами на собраниях, мрачными вестями с фронтов, слухами о том, что царица тайно хлопочет о мире с немцами, время
шло стремительно, дни перескакивали через ночи с незаметной быстротой, все более часто повторялись слова — отечество, родина, Россия, люди на улицах шагали поспешнее, тревожней, становились общительней, легко знакомились друг с другом, и все это очень и по-новому волновало Клима Ивановича Самгина. Он хорошо помнил, когда именно это незнакомое волнение вспыхнуло в нем.
Было слышно, что вдали
по улице быстро
идут люди и тащат что-то тяжелое. Предчувствуя
новую драму, Самгин
пошел к воротам дома Варвары; мимо него мелькнул Лаврушка, радостно и громко шепнув...
Прошло более недели, раньше чем Захарий позвонил ему
по телефону, приглашая в магазин. Самгин одел
новый фланелевый костюм и
пошел к Марине с тем сосредоточенным настроением, с каким направлялся в суд на сложно запутанный процесс. В магазине ему конфузливо и дружески улыбнулся Захарий, вызвав неприятное подозрение...
Самгин еще в начале речи Грейман встал и отошел к двери в гостиную, откуда удобно было наблюдать за Таисьей и Шемякиным, — красавец, пошевеливая усами, был похож на кота, готового прыгнуть. Таисья стояла боком к нему, слушая, что говорит ей Дронов. Увидав
по лицам людей, что готовится взрыв
нового спора, он решил, что на этот раз с него достаточно, незаметно вышел в прихожую, оделся,
пошел домой.
— Другой — кого ты разумеешь — есть голь окаянная, грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на
новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и
идет… «Куда, мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «другой» — а?
А сам все
шел да
шел упрямо
по избранной дороге. Не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно; по-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца; не болел он душой, не терялся никогда в сложных, трудных или
новых обстоятельствах, а подходил к ним, как к бывшим знакомым, как будто он жил вторично, проходил знакомые места.
Тут случилось в дворне не
новое событие. Савелий чуть не перешиб спину Марине поленом, потому что хватился ее на заре, в день отъезда гостей,
пошел отыскивать и видел, как она шмыгнула из комнаты, где поместили лакея Викентьевой. Она пряталась целое утро
по чердакам, в огороде, наконец пришла, думая, что он забыл.
Он медленно, машинально
шел по улицам, мысленно разрабатывая свой
новый материал. Все фигуры становились отчетливо у него в голове, всех он видел их там, как живыми.
Другая мука, не вчерашняя, какой-то
новый бес бросился в него, — и он так же торопливо, нервно и судорожно, как Вера накануне, собираясь
идти к обрыву, хватал одно за другим платья, разбросанные
по стульям.
Вера, узнав, что Райский не выходил со двора,
пошла к нему в старый дом, куда он перешел с тех пор, как Козлов поселился у них, с тем чтобы сказать ему о
новых письмах, узнать, как он примет это, и, смотря
по этому, дать ему понять, какова должна быть его роль, если бабушка возложит на него видеться с Марком.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не замечает, где сидит, или
идет без цели
по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то
новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
— Вздор, ничего не будет, не приду! — вскричал я упрямо и с злорадством, — теперь — все по-новому! да и можете ли вы это понять? Прощайте, Настасья Егоровна, нарочно не
пойду, нарочно не буду вас расспрашивать. Вы меня только сбиваете с толку. Не хочу я проникать в ваши загадки.
Дня через три приехали опять гокейнсы, то есть один Баба и другой,
по обыкновению
новый, смотреть фрегат. Они пожелали видеть адмирала, объявив, что привезли ответ губернатора на письма от адмирала и из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «увидел письмо с удовольствием и хорошо понял» и что постарается все исполнить. Принять адмирала он, без позволения, не смеет, но что
послал уже курьера в Едо и ответ надеется получить скоро.
По основании царства Гао-ли судьба, в виде китайцев, японцев, монголов,
пошла играть им, то есть покорять, разорять, низвергать старые и утверждать
новые династии.
Славянское единение
идет по совершенно
новому пути.
Он глядел на это прошлое с бесконечным состраданием и решил со всем пламенем своей страсти, что раз Грушенька выговорит ему, что его любит и за него
идет, то тотчас же и начнется совсем
новая Грушенька, а вместе с нею и совсем
новый Дмитрий Федорович, безо всяких уже пороков, а лишь с одними добродетелями: оба они друг другу простят и начнут свою жизнь уже совсем по-новому.
Гнусный омут, в котором он завяз сам своей волей, слишком тяготил его, и он, как и очень многие в таких случаях, всего более верил в перемену места: только бы не эти люди, только бы не эти обстоятельства, только бы улететь из этого проклятого места и — все возродится,
пойдет по-новому!
Во время недавнего наводнения вода сильно размыла русло реки и всюду проложила
новые протоки. Местами видно было, что она
шла прямо
по долине и плодородную землю занесла песком и галькой. Около устья все протоки снова собираются в одно место и образуют нечто вроде длинной заводи.
Идя по линии затесок, мы скоро нашли соболиные ловушки. Некоторые из них были старые, другие
новые, видимо, только что выстроенные. Одна ловушка преграждала дорогу. Кожевников поднял бревно и сбросил его в сторону. Под ним что-то лежало. Это оказались кости соболя.
Если роды кончатся хорошо, все
пойдет на пользу; но мы не должны забывать, что
по дороге может умереть ребенок или мать, а может, и оба, и тогда — ну, тогда история с своим мормонизмом начнет
новую беременность…
Ну, пришло
новое царствование, Орлов, видите, в силе, то есть я не знаю, насколько это правда… так думают,
по крайней мере; знают, что он мой наследник, и внучка-то меня любит, ну, вот и
пошла такая дружба — опять готовы подавать шубу и калоши.
Кто-то посоветовал ему
послать за священником, он не хотел и говорил Кало, что жизни за гробом быть не может, что он настолько знает анатомию. Часу в двенадцатом вечера он спросил штаб-лекаря по-немецки, который час, потом, сказавши: «Вот и
Новый год, поздравляю вас», — умер.
— Нет, хлопцы, нет, не хочу! Что за разгулье такое! Как вам не надоест повесничать? И без того уже прослыли мы бог знает какими буянами. Ложитесь лучше спать! — Так говорил Левко разгульным товарищам своим, подговаривавшим его на
новые проказы. — Прощайте, братцы! покойная вам ночь! — и быстрыми шагами
шел от них
по улице.
Пошли маскарады с призами, обеды, выставки и субботние ужины, на которые съезжались буржуазные прожигатели жизни обоего пола. С Русским охотничьим клубом в его
новом помещении не мог спорить ни один другой клуб;
по азарту игры достойным соперником ему явился впоследствии Кружок.
И вылезали, и
шли пешком в дождь,
по колено в грязи, а поднявшись на гору, опять садились и ехали до
новой горы.
Мы остались и прожили около полугода под надзором бабушки и теток.
Новой «власти» мы как-то сразу не подчинились, и жизнь
пошла кое-как. У меня были превосходные способности, и, совсем перестав учиться, я схватывал предметы на лету, в классе, на переменах и получал отличные отметки. Свободное время мы с братьями отдавали бродяжеству: уходя веселой компанией за реку, бродили
по горам, покрытым орешником, купались под мельничными шлюзами, делали набеги на баштаны и огороды, а домой возвращались позднею ночью.
В один из последних вечеров, когда я прогуливался
по шоссе, все время нося с собой
новое ощущение свободы, — из сумеречной и пыльной мглы, в которой двигались гуляющие обыватели, передо мною вынырнули две фигуры: один из моих товарищей, Леонтович,
шел под руку с высоким молодым человеком в синих очках и мягкой широкополой шляпе на длинных волосах. Фигура была, очевидно, не ровенская.
— Ты у меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог
послал!.. Я о нем же забочусь, а у него пароходы на уме. Вот тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами: один умнее отца захотел быть и другой туда же… Нет, шабаш! Будет веревки-то из меня вить… Я и тебя, Емельян, женю
по пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот на старости лет в
новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю, а вы…
Доктор вдруг замолчал, нахмурился и быстро начал прощаться. Мисс Дудль, знавшая его семейную обстановку, пожалела доктора, которого, может быть, ждет дома неприятная семейная сцена за лишние полчаса, проведенные у постели больной. Но доктор не
пошел домой, а бесцельно бродил
по городу часа три, пока не очутился у
новой вальцовой мельницы Луковникова.
Дела Галактиона
шли попрежнему. Бубновский конкурс мог тянуться бесконечно. Но его интересовал больше всех устав
нового банка, который писал Штофф.
По этому делу Галактион несколько раз был у Стабровского, где велись предварительные обсуждения этого устава, причем Стабровский обязательно вызывал Ечкина. Этот странный человек делал самые ценные замечания, и Стабровский приходил в восторг.
Выворочены были из кладовых старинные сундуки с заготовленным уже раньше приданым,
по столам везде разложены всевозможные
новые материи, — одним словом, работа
шла вовсю.
Пароход мог отправиться только в конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем, как ребенок, придумавший своей
новой игрушке название. Отвал был назначен ранним утром, когда на пристанях собственно публики не было. Так хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы
идти вверх
по реке, к пристани прискакал какой-то господин и отчаянно замахал руками. Это был Ечкин.
Вся
новая философия
пошла по тому отвлеченно-рационалистическому пути, на котором не могут быть решены поставленные нами проблемы.
Сначала строят селение и потом уже дорогу к нему, а не наоборот, и благодаря этому совершенно непроизводительно расходуется масса сил и здоровья на переноску тяжестей из поста, от которого к
новому месту не бывает даже тропинок; поселенец, навьюченный инструментом, продовольствием и проч.,
идет дремучею тайгой, то
по колена в воде, то карабкаясь на горы валежника, то путаясь в жестких кустах багульника.
Победишь одну груду, вспотеешь и продолжаешь
идти по болоту, как опять
новая груда, которой не минуешь, опять взбираешься, а спутники кричат мне, что я
иду не туда, надо взять влево от груды или вправо и т. д.
Послала дорогу искать ямщика,
Кибитку рогожей закрыла,
Подумала: верно, уж полночь близка,
Пружинку часов подавила:
Двенадцать ударило! Кончился год,
И
новый успел народиться!
Откинув циновку, гляжу я вперед —
По-прежнему вьюга крутится.
Какое ей дело до наших скорбей,
До нашего
нового года?
И я равнодушна к тревоге твоей
И к стонам твоим, непогода!
Своя у меня роковая тоска,
И с ней я борюсь одиноко…
Быть может, он
пойдет и дальше
по этому пути, и нрав его смягчится, вся жизнь примет
новый характер…
Народу нечего было делать, и опять должны были
идти на компанейские работы, которых тоже было в обрез: на Рублихе околачивалось человек пятьдесят, на Дернихе вскрывали
новый разрез до сотни, а остальные опять разбрелись
по своим старательским работам — промывали борта заброшенных казенных разрезов, били дудки и просто шлялись с места на место, чтобы как-нибудь убить время.
Окулко косил с раннего утра вплоть до обеда, без передышки. Маленький Тараско ходил
по косеву за ним и молча любовался на молодецкую работу богатыря-брата. Обедать Окулко пришел к балагану, молча съел кусок ржаного хлеба и опять
пошел косить. На других покосах уже заметили, что у Мавры косит какой-то мужик, и, конечно, полюбопытствовали узнать, какой такой
новый работник объявился. Тит Горбатый даже подъехал верхом на своей буланой кобыле и вслух похвалил чистую Окулкину работу.
Не успеет Розанов усесться и вчитаться, вдуматься, как
по лестнице
идет Давыдовская, то будто бы покричать на нечаевских детей, рискующих сломать себе на дворе шею, то поругать местного квартального надзирателя или квартирную комиссию, то сообщить Дарье Афанасьевне
новую сплетню на ее мужа. Придет, да и сядет, и курит трубку за трубкою.
В опустевших домах теперь
пошла новая жизнь. Розанов, проводив Бахаревых, в тот же день вечером зашел к Лизе и просидел долго за полночь. Говорили о многом и по-прежнему приятельски, но не касались в этих разговорах друг друга.